Куинджи Архип Иванович. Элементы биографии ч.2 (1986.2018.А.ДВП)

По пятницам, с десяти утра до двух пополудни, мастерская Куинджи была открыта для всех желающих, и около нее теснились толпы. Порой собиралось до двухсот человек. Большей частью это были художники. Просматривая их этюды, Архип Иванович говорил с ними о цвете, о композиции, что-то объяснял, делал какие-то замечания. Иногда речь его перебивали ученики, постоянно занимавшиеся в его мастерской; разговор легко становился общим, переходил в спор....

Трудно ли было стать его учеником? И да, и нет. "Принесите работы", - требовал Куинджи. Внимательно, неторопливо разглядывал их, и, если они ему нравились, дверь в мастерскую открывалась. Порой он приглашал к себе сам - так было с Богаевским, которого исключили из Академии, считая бездарным, так было с Рыловым. "Идите в мою мастерскую работать", - сказал Рылову Куинджи. Тот выскочил, не чуя ног от счастья, и вдруг услышал за собой тяжелые шаги: Архип Иванович отвел его в сторону, взял за пуговицу и сказал: "Как это я вас не спросил, может быть, вы хотите поступать к другому профессору, а не ко мне?....

...Он "терпеть не мог тех, кто ради материальных выгод поступался своим искусством, - рассказывает Богаевский. - Искусство и художников он ставил очень высоко и учил нас готовности всем жертвовать ради него. Нечего и говорить о том, как он умел в нас развить любовь к прекрасному, как он умел говорить о нем, настраивать нас на высокий лад"....

В первый год, присматриваясь к особенностям дарования учеников, Архип Иванович вообще не делал замечаний. Он не верил в ученье, которое сводится к поправкам, указаниям и подсказкам. "Одинаковой для всех указки преподавателя у Куинджи не существовало. Для каждого ученика он умел находить тот путь, который ближе всего вел к цели и отвечал размерам отпущенного ему дарования", - рассказывал Богаевский. Иногда он увлекался, говорил резко, подчас грубо, но чувствуя, что незаслуженно обидел ученика, никогда не стеснялся извиняться перед ним и даже признавать свою ошибку: "Это я вчера не так говорил. Вы правы". Критикуя не нравящуюся ему работу, добавлял: "Впрочем, каждый может думать по-своему. Иначе искусство не росло бы".

c.159

Однажды заспорили, какое искусство лучше, старое или новое. "Какое новоое, какое старое? - сказал Куинджи. - Таких нет, а есть только хорошее и есть плохое. И тогда было разное, и теперь". "Архип Иванович не давал нам увлекаться каким-нибудь модным направлением или отдельным художником, - вспоминал Рылов. - Единственная школа, которую он признавал, это была натура, природа. Единственный путь к ее познанию - этюды, он требовал, чтобы их писали с предельным, сосредоточенным вниманием: написанное должно навсегда врезаться в память. На этюдах (как правило, малоформатных, чтобы легче было переделать или написать заново при надобности) изучались формы предметов, цветовые отношения, - цветовой гармонии Куинджи придавал особое значение.

с.159-160

"Я учу учеников, - рассказывал Куинджи. - Забудь все виденное на картинах художников, а посмотри на тумбу, которая, мокрая от дождя, блестит на солнце. Пойми ее блеск, разгадай, как и отчего она блестит, и передай все в этюде. А когда будешь писать картину, не смотри на этюд, в котором еще будет много мелочей. А ты про них забудь и передавай в картине сущность, впечатление блеска там, где тебе надо"

"У вас эскиз есть?"- спросил он одного из учеников. "Нет, Архип Иванович, я старался изучить"куски" природы, понять их". - "Это хорошо, что вы старались понять их, но этого мало, это только запись предметов... То, что вы подробно изучаете "куски" природы, это очень нужно, без этого нельзя, но только это то же самое , что записная книжка для писателя, где отдельные фразы и заметки. Надо сочинение писать, картину. Для картины потребуется особый подбор материала", - объяснял Куинджи.

с.160

"Какими ученик будет передавать свое впечатление красками, как будет класть эти краски, густо или жидко, каким мазком, какой линией - это Куинджи было все равно. Все способы были допустимы, лишь бы это было сказано талантливо и ясно и присущей тебе манерой, - ко всему этому Куинджи умел приноравливаться. Его, например, ни сколько не коробили буйно, большими и густыми мазками наложенные краски, совершенно не свойственные палитре самого Куинджи, - меня это всегда удивляло, - ни самый тон картины, далекий и противоположный картинам Куинджи. Это все им принималось, это считалось им необходимым, если картина была удачна",- воспомнит Богаевский.

с.161

Учеба у Архипа Ивановича окрылила его (Александра Борисова - прим.мое). "Советы второго моего учителя, дорогого А.И.Куинджи, - писал он, - раскрыли передо мной новые горизонты в смысле колорита, и я еще больше потянулся к тем красотам, которые только и могут давать летние северные ночи". "Раньше он ужасно сухо выписывал леса и мхи. И только под влиянием Куинджи у Борисова стали чувствоваться свободный размах и сила, а главное - появился тон, о котором он раньше не имел понятия", - подтверждает Рерих.

с.165

...Работали много: учителя нельзя было разжалобить ссылками ни на усталость, ни на плохое самочувствие. Поверхностное отношение к искусству было единственным грехом, которого он не прощал. Такие же жестки требования Куинджи предъявлял и к себе. Бывало, он средо ночи поднимался в верхний этаж к какому-либо ученику, чтобы сделать замечание, которе упустил днем, в мастерской.

Но он не только требовал, - ученики были его семьей, он почти не расставался с ними. После занятий собирались за самоваром ("Где чай покупаешь? - спрашивали Куинджи друзья-профессора. - Открой секрет, уж больно хорошо твои ученики пишут".) Ужинали все вместе, по-студенчески: из соседнего трактира приносили сосиски с горчицей и булочкой. Читали вслух, спорили об искусстве. Архип Иванович вспоминал о Крамском, о передвижниках, о том, как создавалась та или иная картина. О своих ссорах он молчал, умел подниматься над личным. "Речь его обыкновенно была беспорядочной, несвязной, и не было определенной темы в его беседах, но на них становилось понятным: к чему должен стремиться художник в своей композиции, как должно вынашивать картину, обдумывая ее всесторонне", - вспоминали впоследствии его ученики.

с.165-166

"Возбужденные, вдохновленные, шли его ученики домой с желанием работать, уверенные в своих силах. Они знали, что ради искусства Куинджи отстоит их на всех путях, знали, что учитель - их ближайший друг, сами хотели быть его друзьями", - писал Рерих

с.167

...Куинджи раздавал деньги щедро, не только не требуя благодарности, но избегая ее. "В Академии я был избран Архипом Ивановичем в качестве посредника между ним и нуждающимися студентами. Периодически он выдавал мне довольно большую сумму денег, я раздавал их тем, кто особенно нуждался... Когда я приносил ему расписки моих товарищей в получении денег, он не смотрел их и тут же рвал, а затем уходил за новой суммой", - расскажет Бродский. "Однажды совет исключил девять учеников за невзнос платы за учение. Узнав, он тут же всес всю сумму", - вспомнит Остроумова-Лебедева. А когда Академя художеств ассигновала деньги на ремонт профессорских квартир, Куинджи отказался от них и предложил професорам сделать ремонт каждому за свой счет, а деньги передать на пособия необеспеченным учащимся.

...Куинджи организовал Весенние выставки, на которых молодые чувствовали себя хозяевами: каждый, кто имел звание художника, мог выбирать и быть выбранным в жюри. Деньги за купленные полотна шли в кассу и распределялись между нуждающимися, - теперь даже самые бедные имели возможность приобрести краски, холсты и уехать из столицы на летние этюды. Цены на "весенние холсты" держались высоко - выставки были популярны, газеты рецензировали их, популярный журнал "Нива" печатал репродукции.

с.167

Куинджи гордился, что тонко и остро различает все тона и оттенки цвета и пишет в полном соответствии с действительностью. Николай Петрович Вагнер, профессор зоологии Петербургского университета, видный исследователь фауны Белого моря и одновременно писатель, прославившийся детскими "Сказками Кота-Мурлыки", и художественный критик, усомнился однажды в правомерности теплых бурых тонов в тенях березовой листвы. В ответ Куинджи стал, говоря словами Неведомского, "доказывать ему, что все условия красок, света и тени выдержаны им в той силе, в какой они являются в натуре при этом освещении: глаз резко поражается резким световым пятном, он ослеплен, и все предметы в тени кажутся ему почти бесцветными". с.90-91

В этот же день Куинджи сказал Вагнеру, что пишет исходя из определенной системы тоновых отношений, являющихся основой цветовой гармонии. "Кто придумал эту систему?" - спросил Вагнер. Куинджи ответил, что он сам. И тем не менее многие исследователи полагают, что эта система была разработана им при участии Петрушевского: слишком часты были в это время их встречи, слишком целенаправленны беседы". с. 91

"...Говорили о воздушной перспективе и законах отражения света. О том, какие цвета дополняют и усиливают друг друга. О научных исследованиях цветовых возможностей красок. О тоне, который в пейзаже, по уверению Федора Фомича, "играет одинаковую, если не главнейшую, роль с рисунком". Куинджи жадно впитывал в себя знания Петрушевского и, по всей вероятности, обсуждал с ним какие-то живописные проблемы, готовясь писать очередной холст." с.91-92

Воронова О.П. Куинджи в Петербурге. - Л.:Лениздат, 1986.

#КуинджиАИ #Биографии #система